ЖОРЖ БАТАЙ. МЫСЛИ ОНЛАЙН
Владимир Богомяков (02/06/03)

25 марта, 2001 - 13:57:
В России - всё поэзия и все поэты: Андропов, Сталин (и Ельцин, я уверен, какие-то свои стихи пишет, но может быть стесняется их показывать).
Вот я написал стихотворение про Бориса Савинкова, так и тот был поэт.

Когда принесут мой гроб,
Пес домашний залает,
И жена поцелует в лоб,
А потом меня закопают,
Глухо стукнет земля,
Сомкнется желтая глина
И не будет того господина,
Который называл себя: Я...

А прозу я не читаю давно-давно потому, что это мне совсем не интересно. (Нет, вру, прочитал Сорокина и Курицына, но это, скорее, исключение).
С очень большим интересом читаю книги по философии. Это та же проза, только лучше. Вот совсем недавно с удивлением и недоумением (философия и должна вызывать недоумение) прочел "Внутренний опыт" Жоржа Батая. Если интересно мое мнение об этой книге, то могу его изложить.
Тем более, что Батай имеет ярко выраженный литературный дар. Я вчера для студентов придумал такую классификацию философских текстов на основании выраженности в них литературно-художественного начала.
1. Философы без литературного дара (Аристотель, Кант, Спиноза и др.).
2. Более философы, чем литераторы (Декарт, Гоббс, Лейбниц).
3. Философы и одновременно писатели (Платон, Монтень, Паскаль, Кьеркегор, Шопенгауэр, Ницше, Сартр, Батай ).
4. Писатели и одновременно философы (Гоголь, Достоевский, Розанов, Камю, Борхес).

26 марта, 2001 - 05:11:
Нового бытия, Алексей, быть не может, т.к., согласно Пармениду, бытие одно. Оно неподвижно, совершенно, неделимо и проч. И имеет к тому же форму шара.

Основательный был философ - одно слово: не француз! Довольно забавно, прочитал у Дугина в комментариях про К.Шмитта, что им используемое понятие "номос" очень похоже на то, что французские структуралисты называют "структурой". Здесь, говорит Дугин, скорее всего, имеет место плагиат. И добавляет: "Конечно, не со стороны К. Шмитта."
Француз часто думает: "Дай-ка ляпну чего-нибудь наперекосяк". Вот Батай напоминает одного француза, которого я видел в Париже, когда там гулял. Идет навстречу такой, знаете ли, француз, псевдоюродствует, вяжется ко всем. Ну я, чтобы как-то его приземлить и ввести в спокойное русло, говорю ему "БОН ЖУР". (Это то немногое, что я знаю по-французски). У него глаза радостно сверкнули, подпрыгнул аж от радости и закричал: "БОН СУАР!". Хотя дело происходит утром и никакого вечера в помине нет. А еще ехал я как-то в парижском метро. Там сидел маленький человечек в лакированных туфельках с пряжками и, бормоча что-то под нос, цепко оглядывал заходивших в вагон и записывал что-то в свою тетрадь. Батая я себе представляю именно так.
Другой француз Ж.П.Сартр написал работу "Один новый мистик", в которой он анализирует книгу Батая "Внутренний опыт".Надменная и драматичная исповедь, говорит Сартр. Перед нами, говорит, человек одинокий и нагой. Он пережил смерть Бога. Бог умер, но человек не стал из-за этого атеистом. Батай думает, что Бог молчит, но все в нем требует Бога, и он не может Его забыть. Сартр упрекает Батая в сциентизме и что он не совсем подрубается в экзистенциализм. Батай, говорит, не хочет, падла, признать, что нет трансценденции. "Нет, опять Бог, опять тут ищут Бога!" - раздраженно фыркает маленький очкастый Сартр. О, французы, французы...
Светает. На улице еще очень много снега. Когда ж он стает?

26 марта, 2001 - 12:36:
Батай говорит об экстазе-струении-скольжении-повисании в пустоте - биении через край, превращении в дерево и еще во что-то. Все эти дионисийские штучки мне знакомы. Когда в юности я занимался йогой, то испытывал немало странных ощущений. И зачем я тратил на это время и силы? За всем этим стоит в общем-то желание уехать неважно куда: в Нью-Йорк, на Северный полюс, на Луну. А потом там - в Нью-Йорке, на Луне - ходить, гордо ощущая себя чужаком, и думать: "Я не отсюда. Я из России". Параллельно прочитал в "Искусстве кино" интервью с Николаем Бурляевым под названием "Державное православие". Там он сообщает какие-то странные мули о том, что протестанту, католику и православному священникам во время литургии делали энцефалограмму (как это, интересно бы знать, технически возможно?). И вот у протестанта приборы зафиксировали активную деятельность мозга, у католика - менее активную, а у православного она вообще замирала, т.к. в этот момент он, якобы, был у Господа Бога. Откуда он взял эти старушечьи небылицы, которые, конечно, и Церкви идут во вред? Это тот случай, когда лучше, как говорят по телевизору, жевать, чем говорить.
Батай своими маленькими ножками в лакированных туфельках с пряжками делает один за одним паучьи шажки и приходит к богохульству, переиначивая Отче Наш и проч. Может быть, он сам уже в аду, но этого не замечает, бормоча свои странные фразы.
К концу книги я понимаю Батая все меньше и меньше. Мир безумен без всякого умысла, произведение убивает поэта. "Последнее озаренье - я слеп". На улице уже с горем пополам начинается весна, верится в лучшее. Хочется похлопать Батая по плечу: "Да, ладно... Чего там... Брось, в самом деле..."

26 марта, 2001 - 14:39:
Батай пишет про человека, идущего на край возможного. "Тогда он вступает в битву уже не с равным по силе противником, но с самим ничто... Но пустота, им атакованная, есть не что иное, как нагота, с которой он обручен - будучи чудовищем - с легкой душей взяв на себя этот грех. Человек перестает быть наподобие зверя игрушкой ничто, само ничто становится для него игрушкой - он низвергается в ничто, освещая его мрак своим смехом, который вырывается у человека, когда тот пьянеет от убивающей его пустоты". Нечто подобное я видел, кажется, лет 20 назад в старом тюменском кинотеатре "Победа". Я пришел, как помню, посмотреть кинофильм "Генералы песчаных карьеров". На киносеанс пришел один совершенно пьяный человек, который в начале фильма уснул, а потом к середине проснулся и начал сражаться с пустотой, низвергаясь временами в ничто и освещая его мрак своим смехом. Никто с ним ничего не мог поделать. Что можно сделать с человеком, когда он один на один с пустотой?
И вот, вдруг, Батай пишет хорошо и точно: "Всей своей славой и всеми чудесами твоя жизнь обязана ключу, что бьет в тебе, сливаясь с невообразимым шумом небесного водопада".
Иногда Батая хорошо читать наоборот. Он пишет: "Жизнь потеряется в смерти, реки - в морях, знаемое - в незнаемом. Познание есть доступ к незнаемому. Бессмыслие есть завершение всякого возможного смысла". Что за панк-рок, право! Ты читай: "Смерть потеряется в жизни, незнаемое в знаемом. Смысл есть завершение всякого возможного бессмыслия».
Батай высокомерно замечает: "...христианскую позицию отличает одомашненность; для вульгарной набожности сам Бог - существо домашнее". В этом-то и заключается тайна веры: непостижимый, трансцендентный Бог оказывается для человека самым близким, ближе чего нет и не может быть для него ничего.
Хорошо формулирует Батай: "В такой только концентрации - по ту сторону всех границ - существованию дано постичь - посредством какого-то внутреннего сияния - что же оно такое есть, движение болезненного сообщения, в которое оно выливается и которое течет как изнутри наружу, так и снаружи вовнутрь".
"Это извержение начиналось как раз в то мгновение, когда я мог вызвать в своих мыслях поток струящегося из меня существования. Ну а то, что существование явило себя во всем блеске, достигло драматичности, вызвано было ничем иным, как отвращением, пробужденным во мне истомой струения, которой я мог играть в свое удовольствие. "Что ж там струится у Батая? По душе можно путешествовать бесконечно, получая "внутренние опыты", ибо она богоподобна, но в ней опасно заблудиться, т.к. она не Бог, как пишет диакон Андрей Кураев в одной из своих статей.

27 марта, 2001 - 15:53:
Вот гулял перед работой, в киосках какие-то газеты - "Природа лечит". Понятно куда клонят, мол жить надо по природе, без природы никуда. Вот тоже нашлись древние греки! Культура, которая есть неприрода, тоже лечит. Многие люди поправлялись не от того, что гуляли в лесу, а от того, что читали смешные книги; целительна хорошая архитектура, музыка и т.д.

27 марта, 2001 - 21:12:
Батай считает, что человек хочет быть всем. Не хотеть быть всем, говорит он, - это значит очнуться от дурмана, но путь этот есть путь страдания. Это необычайный опыт, т.к. дух вступает в причудливый мир, сложенный из тоски и экстаза. Мне бы хотелось, говорит Батай, чтобы опыт вел туда, куда он сам ведет, а ведет он в места блуждания и бессмыслия. Это, считает он, путешествие на край возможностей человека. Батай считает, что совершил поистине галилеевский переворот в мысли. Его внутренний опыт призван заменить и Церковь, и философию. Внутренний опыт сам по себе есть высшая ценность и авторитет. Нужно попытаться схватить в себе нечто такое, что неподвластно словам. Это напоминает йогу, которую он тоже, впрочем, не жалует. К тому же Батай не любит индусов. Он говорит: "Индусы имеют в Европе друзей, которые мне не нравятся". Он всячески романтизирует неабсолютность, призывая "быть прозорливым до слепоты смерти", что по его мнению и значит быть человеком. "Пусть говорят: пантеист, атеист, теист... Но я кричу в небо: "Я ничего не знаю!" И повторяю комическим голосом: "Ничего, абсолютно ничего... У меня вырывается стон, как у больного ребенка, над которым склонилась, поддерживая тазик, заботливая мать. Но нет у меня матери, а вместо тазика надо мной звездное небо". Для Батая это начало откровения пустоты, ибо откровение пустоты есть не что иное, как средство пасть еще ниже, в бездну отсутствия.
Но - как же мгновения, когда человеку ведомо все вокруг, когда, глядя в глаза собаки, он понимает ее полностью и знает о ней абсолютно все. Как же детские мгновения, когда сладкой волной приходит: Я никогда не умру? Как же поколения людей, ушедшие в вере и надежде? Их вера была напрасна? Как же евхаристия, с каждым разом расширяющая в человеке островок бессмертия? Как же Христос и Его крестная смерть за нас? Неужели все это не перевешивает батаевское "ничего, абсолютно ничего"?

30 марта, 2001 - 04:25:
Хотел вам с утра рассказать что-нибудь про Батая, но в голове совершенно отсутствуют какие-либо мысли. А написать что-нибудь очень хочется. Что-нибудь светлое, оптимистичное и в то же время оригинальное, чтобы, прочитав, вы сказали в восхищении: Ай да Бога! Вот дает! И пересказали это своим знакомым, а те - знакомым своих знакомых. Однако, слова отсутствуют сегодня утром в моей голове. Может быть, днем произойдет нечто такое интересное, что вдохновит меня вновь написать и про Батая, и про удода, и про сущность России, а сейчас, уж извините, мыслей никаких нет. В голове тоже есть свой прилив и свой отлив. Иногда там в голове собирают камни - иногда же - разбрасывают их. Иногда приходят мысли совершенно неуместные. Читаешь лекцию и захочется вдруг закричать петухом. Или идешь по улице и начнет сама собой придумываться опера с действующими лицами, декорациями, всякими интригами. Ну ни хера себе! - думаешь. И закрадывается сомнение в том, правильно ли я выбрал профессию. Вот тут в гороскопе одном мне прочитали, что есть у меня склонность к балету. Ну не знаю... Я балет как-то не очень. Я ж по политическим наукам. А про политические науки писать сюда неприлично - все-таки здесь поэзия обсуждается. Про Батая можно. Батай - он же типа поэта, хотя и философ. Потом, опять же, француз, что само по себе уже поэтично. Скажешь "Париж" и уже чувствуется поэзия. А скажешь, допустим, "Тугулым", и уже слышишь в ответ: здесь о поэзии говорят, а не о всяком ••••е. И это правильно. Поэзию не надо размывать, границы ее следует хранить свято, а то с сексом вон как получилось. После сексуальной революции на Западе все вокруг стало сексуальным, секс везде растворился, а вместе с тем, секса-то настоящего и не стало.

31 марта, 2001 - 18:23:
В этом-то и состоит, Мирослав, философская лихость. Все дело в том, что философия должна вызывать чувство тягостного недоумения. Философ расстроится ужасно, если узнает, что люди с интересом почитывают его книгу. Для него это - фиаско. А если он узнает: такие-то взялись читать его книгу, бросили и закричали в недоумении: "Да что же это такое! Ничего не понять. Какая-то херня!", то философ останется очень доволен. Почему? Потому что, как верно говорит М.Хайдеггер, философия нужна для того, чтобы делать вещи более сложными (в отличии от науки). Если не делать вещи более сложными, то у человека создастся иллюзия, что мир очень прост и человек впадет в быдляческую самоуверенность. Конечно, мир не прост, а очень прост.

1 апреля, 2001 - 18:07:
Иногда Батай вдруг произносит слова удивительно красивые и религиозные: «Я - зияющая брешь - распахиваюсь непостижимому небу. и все во мне, куда-то низвергаясь, исполняется гармонией дисгармонии, уничтожения всех на свете возможностей. Неистовый, быстрый поцелуй, низвержение в бездну невозможного, в темную, непроницаемую ночь. Хотя там есть и свет, не менее непостижимый и ослепительный, чем самые глубины человеческого сердца». Батай пишет: «по завершении долгих лет христианской набожности моя жизнь, смешавшись с каким-то весенним бесчестием, растворилась в смехе.» Да, когда вера иссякает в сердце человека, на ее место приходят ирония или смех. И чем дальше от Бога, тем громче смех. Так человек и остается: без Бога, зато громко хохоча.

12 апреля, 2001 - 11:39:
ЕЩЕ РАЗ ПРО БАТАЯ
Не хотел я более уже ничего писать про Батая, но раз уж здесь собрались люди, столь к нему неравнодушные, то позвольте скажу еще несколько слов. Выше я писал про удивившую меня книгу "Внутренний опыт", показавшую, чего на самом деле стоит хваленый "галльский смысл" или как там о нем говорится. В самом начале Батай развязно заявляет, мол, человек хочет быть всем. Разве? Кто хочет быть камнями, тряпками или звездами? Может, он имел в виду "всем" в смысле слитным недифференцированным существом, представляющим едино-живущее. Опять же - далеко не все хотят. Человек хочет иметь всюду доступ, все понимать, контролировать, но это не значит "быть всем". Это значит, по всей видимости, иметь абсолютный статус. В любом человеке, по православному пониманию, есть своего рода "точка абсолютности", ибо человек есть образ Божий.
Но Батай от этой абсолютности отказывается. Он считает, что стремление к Абсолютному безусловному бытию - это дурман. Батай сначала был ревностным католиком, но потом католическая церковь ему разонравилась осторожностью и расчетом. Батай противопоставляет этому красоту авантюризма и беззаботной щедрости. Он сторонник всяческой разнузданности, гибельных восторгов и всего такого прочего. Вдоль обрыва, мол, по над пропастью, по самому по краю... в ушах свистит, сердце замирает и ведет, по мнению Батая, на край человеческих возможностей. а потом летишь вверх тормашками в пропасть. Наверное, и человек, делающий харакири, в первые несколько секунд получает какое- то извращенное наслаждение.
И вот Батай эту свою неабсолютность всячески романтизирует, призывая быть "прозорливым до слепоты смерти" и т.д. Об этой какой-то "абсолютной неабсолютности" я уже выше много писал и повторяться не буду. Человек, пишет он - это казнение, война, тоска, безумие. Во какое открытие! А верность там, дружба, любовь - это вещи, значит, не человеческие? "Край возможного", повторяет Батай, где все рушится. Рушится само здание разума. Но всякий, кто не движется к краю, есть недруг человека. Во как!
Но у меня есть еще одна батаевская книга под названием "Ненависть к поэзии". 600 стр., между прочим. Книга носит подзаголовок "порнолатрическая проза", там Батай, видимо, и старается показать, что это такое есть - данный край возможного. Некрофилия, групповуха, удручающие богохульства, какие-то мятежники, написавшие на стене имя "Ленин", пустое небо, лишенное трансцендентности, разрушение, распад, смеющийся зад, мадам Анусс и проч. Короче говоря, прочел я страниц 20 и стало мене скучно и тошно. И этот жалкий французишка говорит это МЕНЕ, находящемуся в самой пучине разврата. Эта жалкая французская мандавошка, признанная одним из столпов мировой философии 20 века, списав несколько непристойных сцен у Сада, хочет меня поразить своей порнографией? Это выглядит так же жалко, как ребенок, разучивший без всякого понятия несколько матерных слов, чтобы поразить сверстников. Короче говоря, конечно прав ты, Мирослав, в отношении Батая : пусть отправляется он в анус мадам Анусс вместе со своим Владимиром Ильичем и прочими революционными садо-мазохистами и восставшими матросами.

12 апреля, 2001 - 15:27:
Я, Нескажу, уверен, что так оно и есть. Батай, наверное, раз в жизни сходил в какой-нибудь французский бордель и возомнил, что он дитя порока. Показал, наверное, однажды полицейскому фигу в кармане и уже возомнил себя великим революционером и ниспровергателем основ. Однажды выпил с товарищами по школе, наблевал в коридоре и после этого чувствовал себя законченным наркоманом и алкоголиком.
Франция же маленькая такая, уютненькая. Там хорошо кофе пить, а края бездны никакой там уже быть не может.

БАТАЙКА

Батайка посещал столицу,
Любил блины и к Иверской ходил.
В мешочке он хранил московскую землицу
И славные знакомствия водил.

Глотнувши вдоволь свету и морозу,
В буфете из пузатых чашек пил чаек.
Он был спецом по русскому вопросу,
Который знал он вдоль и поперек.

К тому ж Батайка был философом отменным.
И до того, бродяга, был речист,
Что замирал народец по пельменным -
Француз от вдохновения лучист!

Москва-голубушка. Гармоника играет.
Во рту редиска с маслом тает...
И вдруг - как молнии удар.
Батайка на колени пал.
Вся жизнь прошла в одно мгновенье.
В одно внезапно дуновенье.
Событий тысячи напрасных
Из дней далеких и прекрасных...
От потрясенья взмокла плешь.
Он понял - он сплошная брешь.
А что за брешь? Дыра ли? •••а?
Узнает лишь за крышкой гроба.


источник: Топос