КУЛЬТУРА ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ, НО КАКОЕ - НИКТО ТОЛКОМ НЕ ЗНАЕТ
Владимир Богомяков (17/03/03)

Алексей Белов "Люди" 1998

Речь пойдет о сборнике «Культура имеет значение.(Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу)». Москва. Школа политических исследований. 2002 год.

1. Антропологические дебаты.
В числе важнейших принципов политической антропологии называют, с одной стороны, принцип плюралистического многообразия ( мол, разные мы все народы, не причесать нас под одну гребенку, не выстроить нас в одну шеренгу), а с другой стороны, принцип универсализма, указывающий на единство человеческого рода. Как два эти принципа согласуются между собой?

Роберт Эджертон в статье «Традиционные верования и практики: действительно ли одни лучше, чем другие?» идет в атаку на культурный релятивизм. Нет, говорит он, конечно, ценности культурного релятивизма имели громадное позитивное значение в борьбе против европоцентризма и расизма (то, что европоцентризм - это плохо никак не доказывается, а я бы с удовольствием выслушал доказательства, особенно в ситуации, когда европейцы становятся «исчезающим видом» - см. последнюю статью Андрея Столярова на Топосе); но как же можно сказать, вопрошает Эджертон, что политические системы гитлеровской Германии или Кампучии времен «красных кхмеров» столь же естественны для этих народов, как, скажем, демократия для Канады? И еще Эджертон справедливо сомневается, что традиционные верования и практики обязательно должны играть позитивную роль в жизни народов. Традиционализм в чистом виде, действительно, большая глупость, - что и говорить.

То есть одного культурного релятивизма маловато, надо бы опереться на приличествующий случаю универсализм, но универсализм оказывается чем-то совсем эфемерным и незримым. Когда на горизонте Новый Большой Мировой Беспорядок и моря крови, совсем глупо говорить, что всех нас объединяет разум. Я читаю слова Карамзина о том, что «божество обитает в сердце человека» и это, безусловно, сказано сентиментально и благочестиво, но я с утра всматриваюсь в свое сердце, а там обитает только ноющая боль. Хотелось бы верить, что сердца других не столь пусты как мое собственное... Объединяет нас образ Божий, который мы должны в себе взлелеять и достичь богоподобия, но достигаем лишь озлобления, скотства, отчаяния и смерти. Какое-то время назад я прочитал слова одного современного богослова: для того, чтобы Богу было легче нас найти, мы должны встать в определенную позицию, т.е. как бы правильно себя поставить в потоке бытия. Мысль об универсализме, заключающемся в способности занять правильную позицию, сначала казалась мне весьма остроумной, но потом я подумал, что облегчать Богу задачу значит не верить в Божественное всемогущество; и потом вся эта ситуация напомнила вдруг бессмысленную школьную игру в «совушку». Нет ничего более позорного, чем сделать ставку на универсализм агностицизма: сидеть и как Батай причитать «Я ничего не знаю, совсем ничего не знаю!» (ну, не знаешь, сходи квасу попей или в бане попарься, может быть, немножко просветлеет в голове), или, как Ясперс, измыслить «философскую веру» и блаженно расписаться в собственном бессилии, смиренно сидя, опустив глазки, вокруг Пустоты, смирившись с тем, что не знаешь самого главного и никогда не узнаешь.

Много лет назад мне приснился сон: непередаваемой красоты местность, лес, река, на реке – остров, а на острове – часовенка. Но что-то было не так и это «не так» не давало покоя, хотя я не мог понять - что же именно не так. А потом понял – я находился внутри неподвижной картинки и эта нарисованная неподвижность была оскорбительна для столь удивительного места. И вдруг порыв ветра ка-а-ак дунет мне в лицо! На секунду все ожило и тут я проснулся, преисполненный религиозных чувств и уверенный, что ветер – это был Святой Дух. Но много позже я понял, что у моего сна был и другой смысл: он показывал нашу неподвижность и неподвижность нашего жизненного мира. Мы можем скакать с помощью авиации с континента на континент, мы можем писать по сто стихов в день, встречаться с тысячами людей и говорить с ними о философии и религии – и оставаться при этом НЕПОДВИЖНЫМИ. Но самый наш универсальный универсализм состоит в том, что все мы можем сдвинуться с места и придти в движение. Это означает конец покою. Движение на всех действует по-разному, у кого-то может лопнуть селезенка или произойти кровоизлияние в мозг. Но движение восхитительно и все оторвавшиеся от неподвижной плоскости вдруг увидят друг друга и свое чудесное движение.

2. Наш социальный капитал.
Фрэнсис Фукуяма представлен в сборнике статьей под названием «Социальный капитал». Социальный капитал есть совокупность социальных ценностей, позволяющих обществу идти вперед к процветанию, причем, как замечает Фукуяма, ценности должны быть позитивными и не ложными.

Представление о нашем социальном капитале дают жизнеописания мучеников, исповедников и подвижников благочестия. Эти жизнеописания есть, например, в книге «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви ХХ столетия». Тверь. Издательство «Булат», 1992 год.

Блаженная Мария Ивановна Дивеевская ходила, на разбирая погоды, в стужу и жару в рваных лаптях без онуч. Когда в самую распутицу она шла по колено в воде, перемешанной с грязью, ее нагнал мужик на телеге и предложил подвезти, она отказалась. Потом она поселилась в Дивееве в маленькой сырой и холодной комнате, где у нее отнялись ноги и она приобрела сильнейший ревматизм во всем теле. Однажды в отсутствии послушницы Мария Ивановна решила налить себе чаю, открыла кран, а завернуть его не сумела и обварилась до костей. А случилось это в самую жару, в июне месяце и послушница мать Дорофея боялась, что в оголенном и незаживающем мясе заведутся черви, но Господь хранил Свою избранницу, и каким чудом она поправилась знает только Бог. Не вставая с постели, она мочилась под себя, все у ней прело, лежала она без клеенки, поднимать ее и переменять под ней белье было трудно, и все же она выздоровела. Однажды Мария Ивановна решила слезть с кровати, да не в ту сторону поднялась в темноте, упала рукой на стол и сломала ее в кисти. Доктора звать не захотела, положила руку на подушку и пролежала шесть месяцев в одном положении, не вставая и не поворачиваясь. Опять мочилась под себя, потому что много пила и почти ничего не ела. Сделались у нее пролежни такие, что оголились кости и мясо висело клочьями. Все эти мучения Мария Ивановна перенесла безропотно. Тех, кто жил с Марией Ивановной, она приучала к подвигу, и за послушание и молитвы блаженной подвиг становился посильным. Так, матери Дорофее блаженная не давала спать, кроме как на одном боку, и если та ложилась на другой бок, она на нее кричала. В 1927 году приехали начальники разгонять Саров, сожгли иконы, забрали мощи преподобного Серафима, разогнали монахов. До своей смерти в октябре 1930 года Мария Ивановна говорила об их будущей жизни. Кто-то сказал блаженной: «Ты все говоришь, Мария Ивановна, монастырь. Не будет монастыря!». «Будет! Будет! Будет!» – и даже застучала рукой изо всей силы по столику. А монахине Серафиме сказала, что та доживет до открытия монастырского храма в Дивееве. И, действительно, из всех сестер она одна и дожила.

Блаженная Зина ходила грязная, в лохмотьях и вшах и постоянно пела псалмы. Она говорила: «Мне так мамочка заповедала. Мои вши ни на кого не переползут». Из-за ее неопрятности люди избегали принимать ее у себя. Всю собранную милосыню Зинаида отдавала в сберкассу: «Кесареви – кесарево. Из мира пришло и в мир уйдет». И даже хозяйке своей она ничего из тех денег не давала. Придет к ним кто в гости, хозяйка жалуется: «Ты хоть скажи Зине, чтобы она прибавила мне за квартиру. Ведь мне дров не на что купить». «Прибавлю, Мария Александровна, прибавлю. Пять рублей в год» - говорит Зина. Мария Александровна даже заревет от обиды: «Да что ты, Зинушка! Велики ли деньги пять рублей в год?!». А Зина только одно повторит: «Прибавлю, Мария Александровна. Пять рублей в год».

Вот такой наш социальный капитал: прибавить хозяйке пять рублей в год.


источник: Топос