ГОРОД КАК ИСПОВЕДЬ
Владимир Богомяков (08/02/03)

А. Зундэ. "Вечерняя Тюмень"

Холодно все-таки зимой, ужасно холодно. Люди жмутся друг к другу, чтобы согреться, и получается какое-нибудь поселение: город, деревня, поселок городского типа.

Для всякого понятно, что урбанизм есть составная часть западного либерализма. Гражданское общество суть общество городское. Отсюда – пренебрежение к негородским и неевропейским формам совместной жизни людей у либералов-западников. Об этом хорошо пишет А.С.Смирнов в своей работе «Антропология города или о судьбах философии урбанизма в России». Если сравнивать с западными культурными образцами, то города-то настоящего у нас в России и не было никогда. В проекте закона о местном самоуправлении предлагается политкорректное слово «поселение», обозначающее все, что не город. А ну как и вовсе не окажется в России городов, а одни лишь поселения. Вообще, если сравнивать с образцами, то и городов нет («Тюмень – не город», «Ишим – не город»), и России нет ( «Москва – не Россия», «Казань – не Россия», «Владивосток – не Россия»).

Какие нужны образцы города и нужны ли они вообще? Русский город, как культурный феномен, справедливо пишет А.С.Смирнов, скорее всего, должен отличаться от города западного типа. Смысл города в онтологической идее собирания людей в единое целое, а такое собирание для русского человека немыслимо без пространства и воли. И русская культура творилась не в русских городах, а в усадьбах, там, где есть леса и поля, и звездное небо, которое не заслонили многоэтажки. То есть русские города могут быть русскими по своему местоположению, но быть по выражаемой ими культурной идее американскими, французскими, голландскими, папуасскими и проч.

Прорыв к русской культурной идее требует дерзости, вдохновения, мечты. Странно, обитая в одинаковых панельных коробочках, читать восторженные слова Велимира Хлебникова про дома-мосты, дома-тополя, дома-пароходы, дома-пленки, дома-шахматы, дома-качели, про дом-волос, дом-трубку, дом-чашу и даже дом-поле, которые должны появиться в городе будущего. Западный город есть воплощенный идеал человека желания, потребляющего и использующего в качестве сырья все, что встречается на его пути; человека, пожирающего пространство, поля, леса, звездное небо над головой и нравственный закон в душе. Город становится препятствием к синергийному единению души и тела. Как писал Велимир Хлебников: «Современные дома-крысятники строятся союзом глупости и алчности. Если прежние замки-особняки распространяли власть вокруг себя, то замки-сельди, сплющенные бочонком улиц, устанавливают власть над живущими в нем, внутри его». В Городе Солнца и в Вавилонской башне значимо то, что человек отгородил и нагородил для достижения наибольшего телесного комфорта. Такой подход упрощает и примитивизирует город, становящийся из живого организма, взаимодействующего с человеком, простой бездушной средой обитания.

Антипозитивистский, антиурбанистический подход к городу соблазнительно напрямую привязать к словам Блаженного Августина о том, что есть две любви, два града – «Град земной – любовь к себе до презрения к Богу, и Град же небесный – любовь к Богу до презрения к себе». В этом случае нужно лишь следить насколько в мирах восходящего ряда Тюмень Небесная лучше Тюмени Земной, но хуже Тюмени Еще Более Небесной; и так до бесконечности. Тюмень же земная становится лишь жалкими отблесками неких великих событий, происходящих в горних мирах.

По моему мнению, постижение культурной идеи города в русле антипозитивистского, антитехнологического подхода и начинается с понимания любого поселения, как места, где люди собрались вместе для преодоления небытия. Город живым организмом делают человеческие вздохи, людские слезы и души, которые жаждут исповеди (речь тут идет, понятное дело, не о церковной исповеди, а о фундаментальной потребности человеческой души в очищении, в чистоте; речь идет о потребности человеческой души сказать о своих слабостях и пороках для того, чтобы отбросить их и стать лучше). Любой город – это исповедь поколений, социальных общностей и просто отдельных людей. В городской культуре видны языки и тексты исповедального слова, а также, конечно, слова непокаянного, которое на самом деле тоже есть своего рода исповедь. Человек ищет исповеди для преодоления хаоса и пустоты; и, чем они ближе подступают, тем более горячо и проникновенно звучат слова исповеди. Распадаясь и рассеиваясь в пространстве, где засохнет плодоносный сад и рухнет обветшалый дом, человек жаждет самособирания и для этого произносит свою исповедь. Человек хочет публично заявить определенные истинные принципы, на которых он стоял и будет стоять, несмотря на то, что подступают хаос и пустота, и - звучит исповедь. Город – это материализованное желание спастись и крик о помощи. Иногда слова, из которых сплетается город, пусты, т.к. в силу антиномичности исповедь держится на исихастском «слове-молчании», нулевой степени письма и проч. В силу этого многое в живом организме города можно трактовать в качестве веселого абсурда, а можно чувствовать здесь, напротив, перегруженность смыслами, своего рода дзэнский коан.

Гардубей М.М. "Тюмень из былого"

Тюмень как город-исповедь интересен обнажением греховных склонностей населяющих ее людей. Это, прежде всего, не знающая никаких пределов провинциальная гордыня: если по столичным телеканалам затараторили, то здесь теперь с пулеметной скоростью по телевизору будут говорить, если на столичных телеканалах царит раскованность, то здесь теперь будет разнузданность. То есть налицо смешное желание провинции не быть прекрасной милой провинцией, а быть чем-то, что столичнее самой столицы. Или – фантастическая иррациональная жадность, заставляющая владельцев коттеджей мучится от нехватки электричества, в результате покупать для себя дорогие японские мини-электростанции, но не уметь просто по-человечески сложиться и купить всем миром новую электроподстанцию для всех. Или – равнодушие к своим талантам, которые рождаются, спиваются и умирают на нечистых изогнутых улицах. Или – отсутствие центра, что может прочитываться как отсутствие стержня.

Но где лучше дышится, где крепче спится, где замечательнее живется, где упоительнее мечтается? Именно такой, обнаруживающий свои тайные и явные пороки, город Тюмень желанен и любим, как ни один город на земле. За него мне не жалко отдать сотню-другую Парижей, не говоря о каких-нибудь там Варшавах или Прагах.


источник: Топос