БЫТ И НРАВЫ ПОСТМОДЕРНИСТОВ. СТАТЬЯ ВТОРАЯ
Владимир Богомяков (14/05/02)

Портрет Евгения Кропивницкого. Леонид Кропивницкий, 1980 год.

Вечером 16 апреля я отправился на открытие выставки художников андерграунда 1960-1980-х гг. из собрания В.Н. Некрасова в Областном музее изобразительных искусств. Выставлены были подарки – то, что дарили Некрасову Кропивницкий, Рабин, Немухин. Выставка получилась очень милая и домашняя. Играл джаз, людей – не протолкнуться, но было очень душно и все время хотелось на свежий воздух. Выступившая работница музея по фамилии Сизева рассказала, что в Тюмени, оказывается, в 20-е три года прожил Кропивницкий и оказал, сказала она, сильное влияние на местных художников. Некрасов стал читать стихи, но слушать я не мог, опять же из-за духоты. Тут директор музея Надежда Васькова позвала нас с В. Глуховым к себе наверх пить вино. Там собралась тепленькая компания и с удовольствием пила вино стаканами и закусывала конфетами. Я пил холодную минеральную воду, т.к. вина не хотел и к тому же был за рулем. Пришел к нам и Некрасов, и тоже опрокинул пару стаканчиков...

На другой день, 17 апреля, я заявился в главный корпус университета и совершенно случайно попал на чтение Всеволодом Николаевичем Некрасовым своих стихов. Чтение происходило в небольшой аудитории; за партами сидело человек 15 студентов, изумленных и самим В.Н. и манерой его чтения. Перед началом этого мероприятия я столкнулся с Некрасовым на кафедре, он поздоровался, вид у него был крайне раздосадованный, я подумал даже, что серьезное что-то случилось, и спросил его, а он вдруг и говорит: «Второе не дали доесть, поторопили – пойдем-пойдем...» Но читая стихи В.Н. пришел в хорошее расположение духа, и читал он просто очаровательно: бубнил, мямлил, давал пояснения к каждому стиху...

Из-за треклятых лекций я не смог пойти на секционные заседания, но удалось попасть на творческую встречу с писателем А. Варламовым в Интернет-центре. Алексея Николаевича спросили про его знаменитую книгу о Пришвине. Он ответил, что в школе Пришвина читал очень мало, но мама его была учительница и она возила детей в деревню Дунино, где Пришвин жил в последние годы; и он чувствовал огромную мамину любовь к творчеству этого человека. Сам Алексей Николаевич, по его словам, заинтересовался Пришвиным, когда в 90-е годы прочитал в журнале «Октябрь» его дневники. Потом он стал писать диссертацию о Пришвине (сначала хотел сравнительный предпринять анализ Пришвина и Бунина, т.к. много увидел параллелей, но его отговорили). Пришвин открылся ему как очень сложный, страстный человек серебряного века.

Варламов рассказывал о том, как с делегацией какой-то ездил в Лас-Вегас и Лас-Вегас очень ему понравился. Замечательный город, говорит он, пародия американцев на самих себя. С огромным восхищением и уважением говорилось о Л. Бородине, о том, какой это поразительный автор и человек. С теплотой сказано было о Венедикте Ерофееве, о том, что есть в нем некая странная магия (в хорошем смысле). Про Б. Акунина сказано было, что это, безусловно, хорошая литература, но совершенно не нравится его образ России; я, – сказал Варламов, – к России отношусь как к сакральному, и когда вижу попытки десакрализации образа России, то мне это всегда глубоко неприятно. Есть многие вещи, о которых нельзя писать пародийно – например, жизнь царской семьи. Про Кастанеду спросили, мол, нравится ли. Варламов ответил, что начинал читать, прочел с десяток страниц и стало скучно, подумал – чего зря время трачу? Про фантастику спросили. Ответил, что по молодости очень фантастику любил и читал прямо-таки запоем. Сейчас потребности ее читать нет, но если кто читает, то худого в этом ничего нет. Только следует иметь в виду, что процент мусора в фантастике наверняка выше, чем в других жанрах. Про Пелевина спросили (а на конференции многие литературоведческие дамы морщились, когда Пелевин поминался – «фи, Пелевин, что за попса!»). Варламов ответил, что пелевинские рассказы читал с интересом. «Желтая стрела» очень, говорит, интересно. «Чапаева и пустоту», говорит, пролистал. Не сказать, что сильно уж чего, но, скажем так, вызывает определенный интерес. Но сильно разочаровался, напоровшись на «Generation Пи». Тем не менее, какого-то враждебного отношения к Пелевину не возникло, как, скажем, к Виктору Ерофееву. Такое создалось впечатление, что сильнее всего Варламов именно Виктора Ерофеева не любит. Спросили и про Гарри Поттера – как, мол, не вредно? Не разлагают ли души малюток истории о маленьком колдуне? Варламов сказал, что его восьмилетнему сыну книги о Гарри Поттере очень нравятся. Сына он стремится воспитывать по-православному, но далеко не всегда получается. Сначала были у Алексея Николаевича конфессиональные сомнения по поводу Гарри Поттера, но потом, говорит он, я прочитал все эти книги и убедился, что они добрые и учат добру, хоть они и совсем не христианские.

Варламов рассказал, что писать начал с 8 лет. Ему так понравилась книжка «Незнайка на Луне», что он решил написать продолжение – «Незнайка на Марсе». Спросили о том, мешает ли писать филологическое образование. Нет, говорит, как оно может помешать? Куда потечет литература? Не знаю, говорит, куда потечет, но литературе нужно быть ближе к читателю, нужно договариваться с читателем, нужно, чтобы больше была она повернута к человеку. Про Москву спросили: не считаете ли вы, что выродилась Москва и ничего уже в ней не может быть, а хорошее все придет из провинции? Варламов в ответ на это рассказал, что когда он учился в университете, то у него был «комплекс москвича»; в общаге жили тертые, приехавшие из провинции парни, которые все знали и все умели. Но сейчас часто провинциальность превращается в позу. В Москве, говорит он, литературы хорошей неизмеримо больше, чем в провинции. Я, говорит, и сам удивляюсь, – почему так? В московской литературе сейчас что-то очень хорошее и важное происходит... А постмодернизм... его время прошло. Расцвет его – Венедикт Ерофеев и Саша Соколов. А дальше уже спад пошел.

После пресс-конференции Варламова желающих повезли на экскурсию «Легенды и предания города Тюмени». Что уж там у Тюмени за легенды и предания я не знаю, т.к. снова нужно было идти по делам и на экскурсию я не поехал.

18 апреля подводились итоги. В главном корпусе университета организован был круглый стол: выступила Н.П. Дворцова, которая и организовала эту конференцию, выступили руководители секций. Говорилось, что постмодернизм – факт уже не современности, а истории, когда можно его типологизировать, классифицировать. Говорилось также, что постмодернизм есть шаг к демократизации литературы, прорыв к читателю, всячески заблокированному. Еще сказано было, что словцом «постмодернизм» называемо бывает разное (неонатурализм, неодекадентство и проч.). Много еще чего говорилось. Несозвучно выступил А.П. Казаркин, сказавший, что постмодернизм есть капитуляция перед дьявольщиной. Несозвучно выступили и мы с В.Глуховым. Я в ответ на слова И.С. Скоропановой о том, что постмодернизм это сознание, обеспечивающее терпимость и толерантность, сказал, что есть такое сознание, которое учит терпимости и милосердию, – это христианское сознание. И опять я повторил, что возможен постмодернизм как совокупность техник, приемов – ради Бога! – но не постмодернизм как мировоззрение. В. Глухов сказал, что когда он был молод и учился живописи, у них один талантливый юноша написал картину, где изображена была вавилонская башня, перекинувшаяся радугой через реку. Тогда, сказал Глухов, мы все этой картиной восхищались, а теперь я понял, что картина эта – дерьмо, и постмодернизм – дерьмо.

После этого мы отправились в Институт культуры на странную выставку «Тюмень как текст». Там была витрина под названием «О, моя северная страна», посвященная тюменскому року. Половину витрины занимали магнитофонные кассеты группы «Система безопасности». Еще там стояла книга Гурьева «Золотое подполье (полная иллюстрированная энциклопедия рок-самиздата)», раскрытая на фотографии Шапы за ударной установкой. Еще там стояла распечатанная из «Топоса» статья Немирова и Ромыча про Абакан. Ссылку на то, что это – «Топос» даже и не сделали, свиньи. Посмотрели фотографии и картинки, а потом Владимир Доронин из «Системы безопасности» сказал, что Тюмень город злой, очень жестокий и коварный, но много дает человеку, занимающемуся творчеством. Сказав это, Доронин спел две своих заунывных песни.

Потом последовал филологический ужин, где участники конференции кушали и в меру выпивали, чего мне делать было нельзя, поскольку я был за рулем. На другой день все поехали на экскурсию в Тобольск. В субботу В.Н. Некрасов в областном музее показал слайд-фильм о имеющихся у него произведениях современного искусства. В. Кочнев видел и говорит, что очень интересно.

Ну вот и все, пожалуй, что я могу вам поведать, дорогие читатели, о международной научной конференции о постмодернизме и судьбах художественной культуры на рубеже тысячелетий, проходившей в апреле месяце в городе Тюмени.


источник: Топос