БЫТ И НРАВЫ ПОСТМОДЕРНИСТОВ. СТАТЬЯ ПЕРВАЯ
Владимир Богомяков (10/05/02)

С шестнадцатого по девятнадцатое апреля 2002 года в Тюмени проходила интересная международная научная конференция «Постмодернизм и судьбы художественной литературы на рубеже тысячелетий». «Быт и нравы постмодернистов», – мне показалось забавным такое название, хотя парадокс-то в том и состоит, что собравшиеся люди, конечно, очень известны и уважаемы, но живых постмодернистов среди них не было. Больше всего треклятого постмодернизма я ощутил как раз в себе грешном, пришедшем описывать данное высокое собрание. В программе конференции некоторые доклады назывались довольно соблазнительно: «Мыслящие грибы в прозе Л. Леонова», «Постмодернизм или краеведение?» – и тому подобным образом. В те дни, когда проходила конференция, я был очень занят на работе, и поэтому все посмотреть и послушать мне не удалось. А о том, что удалось посмотреть и послушать, вот мой бесхитростный рассказ.

Приехали: Некрасов Всеволод Николаевич (замечательный поэт, но не постмодернист – Немиров прав!); Варламов Алексей Николаевич (замечательный писатель, вовсе не постмодернист); литературоведческий люд из множества городов, а также из Белоруссии, Украины и Казахстана. А еще приехала Минако Такаги из Японии с докладом «Русская литература эпохи постмодерна в Японии». В первый день на пленарном заседании красивых девушек я почему-то совсем не увидел, но 18 апреля на «филологическом ужине» как-то сразу оказалось весьма много симпатичных.

Пленарное заседание начали своими докладами чиновники, о них я писать не буду: чиновники везде и повсюду – чиновники. Потом выступила Светлана Михайловна Козлова (Барнаул) с докладом «Поиски Абсолюта или концепция исторического времени в отечественном и зарубежном постмодернизме». Докладчик не вполне четко произносил слова, говорилось все очень быстро, с множеством слов-паразитов. Я честно хотел вникнуть в смысл, но вникнуть не мог: слова-слова, имена-имена, Эко и жидомасоны, Пелевин и еще кто-то... А кончилось все фонемами и размахиванием руками, почти как у Сорокина. Потом был Леонид Петрович Быков из Екатеринбурга – «Литература в условиях читательской невостребованности». Говорил о том, что если подходить к постмодернизму с меркой тысячелетий, то он останется совсем незамечен. Это одна из многочисленных патогенных зон, возникающих вследствие культурных разломов. Мы говорим сейчас о разрыве, скажем, между культурой филармонической и эстрадной, но часто «мыло» может быть гораздо душевнее и человечнее постмодернистских творений. То есть вот такое странное время, когда пошлость может быть более человечна и гуманна. Большинство писателей в последние годы заняты описанием распада и хаоса, охвачено тотальным скептицизмом. Они, должно быть, думают: вот люди увидят весь этот распад и хаос – и ужаснутся, и одумаются. А на деле-то получается все наоборот: благодаря бесчисленным отражениям хаоса становится не меньше, а больше. Было бы справедливо после Страшного Суда (как кто-то там предложил) отправлять художников жить в те миры, которые они сами и насоздавали. Надо не злить людей, а утешать их и противодействовать деградации.

Потом выступила Скоропанова Ирина Степановна (г. Минск), с интересным и содержательным на мой взгляд докладом «Типология русской постмодернистской литературы». Типология предложена была следующая: а) тип децентрированно-художественный; б) тип художественно-нехудожественный; в) тип концептуалистский.

Тип художественно-нехудожественный создается с использованием одного языка культуры – языка литературы, но предполагает разрушение границ, стилей, жанров и т.д.: смешиваются коды русского фольклора, классицизма, производственной драмы, театра абсурда. Возникает ризома как хаос, наделенный креативным потенциалом. Возникает сугубо вероятностный мир, получающий качество гиперреальности. Очевидным становится феномен «конца истории», отрицающий линейный прогрессизм. Утверждается новая модель человека, связанная с деиерархизацией иерархий и реабилитирующая телесное. Децентрирование центрированного позволяет преодолеть тоталитаризм мышления и языка.

Тип художественно-нехудожественный, сохраняя все качества первого типа, предполагает выход за границы литературы и эстетики, – например, использование научных и философских методов. В качестве примера говорится о произведении Абрама Терца «Прогулки с Пушкиным», в котором автору удается изложить новые эстетические принципы и одновременно их реализовать. Говорится о «Бесконечном тупике» Дмитрия Галковского, написанном на границе литературы и философии, реализующим новый тип философствования. Также называется «Желтый дом» Юрия Буйды, сочетающий философию, культурологию и психоанализ; «Энциклопедия русской души» Виктора Ерофеева; произведения Жолковского, Цаплина. Чем же хорош и интересен этот художественно-нехудожественный тип? Докладчик считает, что он возрождает первичную нерасчлененность разных видов знания.

Тип концептуалистский приносит с собой выход не только за границы литературы, но и за границы текста в сферу его функционирования. По Делезу, всякое концептуалистское произведение не вещь, но событие. Концептуалисты – соц-арт, митьки, куртуазные маньеристы и проч.

Последним, кого я услышал перед тем, как побежать на лекцию, был тюменский искусствовед и дизайнер Геннадий Вершинин, который сделал сообщение на тему «Постмодернизм в визуальной культуре: история интерпретаций». Рассказал о том, почему постмодернизм возник в архитектуре; говорилось о категориях «подлинность» и «искусственность»; о том, что город Вена есть мировой центр архитектурного постмодерна. Еще Вершинин сетовал на то, что монополистами постмодернизма стали очень скучные французские философы.

С лекции я немного опоздал и попал уже на конец выступления Наума Лазаревича Лейдермана из Екатеринбурга. Он характеризовал современную литературную ситуацию, но как именно он ее характеризовал, сказать точно не могу, ибо слушал всего минут семь... Потом вышел Всеволод Некрасов, очень симпатичный и особым образом вдохновенный. Сообщение его называлось «Поэтическое предание серебряного века и современная литературная ситуация». Иногда Некрасов бубнил и понять его было трудно, но кое что я понял. Когда трудно стало слушать, и по залу поползли разговорчики, то Некрасов одернул говорунов агрессивно весьма. А сообщение его было вот о чем: кто-то сказал некогда, что слишком легко стало писать стихи. В постмодерне слишком легко пишется и он сам себе надоедает. Количество публикаций ничего не решает – и никогда ничего не решало. Пригов с Сорокиным шлепают и шлепают; шлепает и шлепает группа ЕПС (Ерофеев, Пригов, Сорокин), – тем не менее, постмодернизм бесперспективен и относиться к нему серьезно не надо. Почему много Пригова и Сорокина? А почему много вокруг урлы? Процессы-то сходные.

А потом на трибуну вызвали меня. Смысл моего выступления был такой: постмодернизм как художественный метод – это нормально: монтажность, цитатность, цветущее многообразие, пародийность, антипафосность и антиутопизм. Кто-то любит носки в клеточку, а кто-то в полоску. Suum quique. Но постмодернизм как мировоззрение – это погибель, т.к полный релятивизм, отказ от Большого Другого и метаповествований есть действительная смерть человека. В конце я рассказал про постмодернизм как про такое место, где мы все оказались в постмодернистское время, в постмодернистский этап в жизни человечества, в постмодернистской стране и в постмодернистском городе... Очень обидно – ибо постмодернизм уже отошедшая мода.

Далее выступал Александр Петрович Казаркин из Томска с докладом «Маргинальный человек – что дальше? Судьба понятия и литературного образа». Постмодернизм с его акосмизмом есть школа ненависти к природе. Происходит синхронизация русской и западной культуры в хаосе и энтропии. Это кризис европейской культуры и европейского менталитета, европейское поклонение вакууму, «вторичное упрощение» (по Леонтьеву). Здоровым культурам не может быть свойственно абсурдистское сознание.

Последним, кого мне удалось услышать, был наш, тюменский Николай Романович Скалон с докладом «Дистопия и проблема смерти автора». Меня удивило, что проблема смерти автора в выступлении связывалась с романом Е.И. Замятина «Мы». Потом я отправился читать очередную лекцию, и мне не удалось послушать доклад Алексея Николаевича Варламова «Апокалипсис и русская литература конца ХХ века».

источник: Топос