ЖИЗНЬ - ЭТО ПОСТОЯННАЯ ОЗАБОЧЕННОСТЬ
Владимир Богомяков (26/02/02)

Хайдеггер писал где-то, что жизнь есть постоянная забота. Нечто подобное утверждал в свое время и Гегель. И Мамардаш завещал: «Пока есть свет – работайте». Я так и поступаю: пока есть свет работаю, но эти козлы всегда отрубают в самый неподходящий момент электроэнергию. Кому прикажете на них жаловаться?

Самые беззаботные люди, которых я видел, это, по-моему, были сумасшедшие. Под Екатеринбургом на так называемых Гафуровских дачах навещал я в 70-е годы поэта Юрия Орлова и видел как сумасшедшие (это, правда, было отделение для не слишком тяжелых) резвились, как дети: рисовали на бумажках цветными карандашами швейцарские деньги и играли ими в какую-то игру. Потом рассказывали друг другу разные глупости, ссылаясь при этом на то, что прочли все это в неких книгах. Работать их сильно не заставляли: кто хотел – клеил коробочки. Потом в 80-е годы я навещал одного знакомого в психиатрической лечебнице в Винзилях под Тюменью. Мне тоже показалось, что жизнь там весьма беззаботная: знакомый мой, как выражаются пионеры, «держал шишку» среди других психов; он призвал некоего, как сейчас помню, Базаева, человека с совершенно мутными глазами и рогообразным наростом на лбу и велел ему петь, и тот запел совершенно бесстрастным голосом матерные частушки. Знакомый довольно хохотал, а мне было не по себе от этого поющего зомби и я стал просить, чтобы тот замолчал, но остановить певца оказалось делом очень трудным. Сейчас я, конечно, понимаю, что был наивен – у психов есть свои заботы, просто они мне не совсем понятны. У моего школьного товарища был младший брат, который неожиданно стал вдруг сходить с ума. Сначала он просто очень много ел – буквально съедал все из холодильника и его, когда он приходил из школы, даже запирали в комнате, чтобы он не прокрался незаметно на кухню. А потом он перестал говорить, есть тоже не хотел, а просто ходил по комнате по диагонали из угла в угол и тыкал в углы пальцами. Ведь явно же был он озабочен чем-то, совершенно нам непонятным, зачем-то нужны же ему были эти углы.

С детства мне приходится очень много заботиться о своем теле. Нужно следить за тем, чтобы вода, имеющаяся в крови, омывала все клетки организма постоянным током и чтобы лишняя вода не накапливалась в кишечнике, мышцах, печени и почках. Нужно непрестанно заботиться о том, чтобы пищеварительная система разрушала большие молекулы пищи, чтобы они могли разноситься по организму и проникать в клетки и ткани. Приходится есть, а это чрезвычайно сложно: нужно находить масло, рыбу, хлеб, в которых содержатся разные необходимые для организма вещества, нужно выделять слюну, чтобы прямо во рту разлагать крахмалы, затем в желудке нужно желудочные соки тщательно перемешивать с пищей, потом всю эту бурду нужно направлять в малый кишечник. Ох, да что там говорить! Особенно меня убивает необходимость постоянно выращивать волосы: рост удается обеспечить очень медленный – всего 12 миллиметров в месяц. Когда был молодым, то на всю эту чепуху хватало времени, сейчас же махнул рукой – ну нет времени выращивать огромную копну волос; и в несколько раз меньше тоже сойдет. Вот, думаешь, уснешь – отдохнешь от забот. Как же! Изволь сновидения смотреть, да были бы хоть сновидения интересные или бы там, допустим, эротика, а то – невесть что. Поэзия тела заставляет придумывать себе всякие родинки и потом о них заботиться.

Много времени занимает забота о всяких социальных процессах. Являясь частичкой единого общественного организма, я много сил и внимания уделяю совершенствованию процессов его функционирования, участвую во всевозможных негаэнтропийных тенденциях, ведущих к повышению уровня организации. И, конечно, государство много времени отнимает: его тоже нужно мал-мал совершенствовать и, главное, отделять от общества, а то сольются они и снова тоталитаризм получится.

Что заботит поэта? Разных поэтов – разное. Кого-то отточенность слога, ритмы и рифмы, всевозможные поэтические штучки-дрючки, ну, и, плюс к этому, наверное, высокое содержание. Но если поэт – подлинный экстатик и пифист, для которого главное, чтобы «восторг внезапный ум пленил», то его основная забота, чтобы «канал всегда был открыт», канал, через который изливаются вдохновенные строки (поэты-экстатики называют его на своем грубоватом профессиональном жаргоне «дымоход» и желают друг другу «всегда держать дымоход открытым»).

Что заботит лектора? Разных лекторов – разное. Вот Мирослав Бакулин хочет добиться от слушателей понимания, приобщения к истинам, хочет, чтобы врубались они в материал. Для этого он поет на лекциях, танцует вприсядку, рассказывает им случаи, произошедшие на свадьбах и похоронах, интригует слушателей и провоцирует. Я же забочусь, единственно, о том, чтобы быть величественным и наукообразным. Для этого я уснащаю свою речь обилием иностранных (особенно греческих) слов; не скажу «человек», но произнесу «антропос» и палец вверх подниму; беседуя со студентами, спрошу, не где они живут, но «где их топос обитания»; еще мне очень нравится слово «дискурс», которое произношу я к месту и ни к месту, причем с ударением на последним слоге. Вот это и есть философия – говорить много, напыщенно и непонятно, вызывая недоумение. Настоящая лекция должна вызывать тягостное недоумение. (Еще более тяжелое чувство должны вызывать философские книги). Это что бы было, если бы я, придя к студентам на лекцию, сказал бы им: «Здравствуйте! Тема нашей сегодняшней лекции – бытие. Для начала я вам расскажу, как однажды, будучи совсем маленьким мальчиком, я напился на свадьбе»? Разве это философия? Хайдеггер говорит, что философия нужна для того, чтобы делать вещи более сложными. Люди и так считают, что все вещи вокруг легко объяснимая наукой чепушенция, вполне подвластная логике. Э, нет, брат, шалишь, – антропос, топос, дискурс... И всегда держите наготове свой дымоход, тогда, может быть, в один прекрасный момент войдет туда внерациональное ослепительное озарение, да такое интенсивное, что у вас аж искры из глаз посыплются и вмиг уразумеете и то, что внизу, и то, что вверху, и то, что сбоку.

источник: Топос